«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг. - Сергей Алексеевич Сафронов

у стойки ресторана буфетчик, с которым сидевшие за столом говорили по-немецки, заказывая ему кушания и пиво. Этот буфетчик был немец, едва ли, судя по его интеллигентному лицу и выправке, не переодетый немецкий офицер. Его по непростительному недомыслию оставили на своей должности квартирьеры штаба при отводе гостиницы под помещение для командующего армией. Стоя за своей стойкой в ресторанном зале, он, конечно, хорошо слышал легкомысленно ведшиеся за столом командующего армией разговоры на оперативные темы и, как впоследствии обнаружилось, сообщал ночью их содержание в Кёнигсберг по телефону, спрятанному под стойкой буфета»[376].

Дальше события развивались еще более интересно: «По окончании обеда командующий армией направил меня в оперативное отделение своего штаба, тут же в гостинице. Там я застал двух офицеров Генерального штаба и из разговора с ними уяснил себе причину удививших меня ненормальных явлений в жизни штаба. Оказалось, что начальник штаба „рассорился“ с командующим армией и остался в Сталупенене вместе с некоторыми старшими чинами штаба, а в Инстербурге при генерале Ренненкампфе остались два пользовавшихся его особенными симпатиями офицера Генерального штаба и целый полк „примазавшихся“ к нему адъютантов, ординарцев и „маменькиных сынков“ из влиятельных придворных кругов, которые и делали ему в этих кругах карьеру; этим отчасти объясняется то, что Ренненкампф не был немедленно сменен после разгрома его армии, в чем его вина была несомненна. Полученные мною в оперативном отделении неопределенные сведения о положении на правом фланге армии меня не удовлетворили, и я решил на другой день утром вновь доложить об этом генералу Ренненкампфу, а затем выехать к правому флангу на берег Кудиш-Гафе… Так как уже наступил вечер, я отправился в отведенную мне в верхнем этаже гостиницы комнату и, уставши с дороги, проспал в ней до позднего утра. Когда я проснулся, меня прежде всего поразила полнейшая тишина в гостинице. Быстро одевшись, я спустился вниз и, проходя по коридорам, заметил группы немцев, служащих гостиницы, провожавших меня злобными, дерзкими взглядами; но никого из чинов штаба я не видел. Придя на веранду, где мы накануне обедали, я застал там растерянного адъютанта командующего армией, который что-то искал. От него я узнал, что ночью были неожиданно получены сведения о разгроме армии генерала Самсонова и одновременно с этим донесение об обходе немцами левого фланга 1-й армии, вследствие чего генерал Ренненкампф на рассвете выехал со своей „свитой“ из Инстербурга назад в Вержболово. Адъютант же этот остался для ликвидации каких-то дел, и он-то обнаружил тайную телефонную связь гостиницы с Кенингсбергом, но было уже поздно – буфетчик сбежал»[377].

Ротмистр армейской кавалерии В.С. Литтауэр вспоминал о введении «сухого закона» в армии и о том, как военные с ним боролись: «С введением в начале войны запрета на продажу спиртных напитков с каждым днем все труднее и труднее было купить водку. Но через полкового врача или ветеринара мы всегда могли выписать рецепт на получение чистого спирта для медицинских целей. Из спирта мы научились делать отличную водку. Разбавляли спирт водой и добавляли пару капель глицерина на литр. Для аромата добавляли лимонные корочки. Соотношение спирта и воды зависело от личного вкуса каждого, но чем дольше шла война, тем крепче становилась самодельная водка. На фронте не было запрета на вино, но в некоторых городах даже продажа вина была ограничена или запрещена»[378].

В.С. Литтауэр описал интересный случай, который произошел в 1914 г. также в Восточной Пруссии. «После ранения Гротена Рот как старший полковник автоматически стал командиром полка. Первым делом Рот приказал вызвать Петрякевича, поскольку был уверен, что Петрякевич выпьет с ним водки. Роту было необходимо взбодриться, прежде чем приступать к обязанностям командира полка. Он командовал полком порядка трех месяцев, пока не прибыл новый командир полка. В первый месяц его командования нам пришлось особенно туго. Мы почти ежедневно участвовали в сражениях, а в промежутках между боями перемещались с одного участка фронта на другой. Солдаты так измотались, что засыпали прямо на огневом рубеже. Временами было трудно отличить убитого от заснувшего. Тем не менее даже в это время происходили забавные случаи. Как-то полк сражался рядом с чьим-то поместьем. Линия огня проходила по саду и парку. Утром на веранде накрыли стол для офицеров двух резервных полков. Из подвалов достали отличное домашнее вино, и Рот, сидя во главе стола, развлекал офицеров историями. Под разрывы шрапнели было выпито немало вина и рассказано много историй. К тому моменту, когда немцы, перейдя в наступление, стали окружать нас, Рот был изрядно пьян. Стали поступать неприятные сообщения, и Снежков, к которому поступали донесения, сильно встревожился. Наконец он подошел к Роту и прочел неприятное донесение от разведчика. По всей видимости, требовалось спешно покидать усадьбу. Рот посмотрел на Снежкова, мило улыбнулся и сказал: „Николай, прочтите еще раз. У вас такой мелодичный голос“»[379].

Полковник Д.Л. Казанцев вспоминал, что спаиванием русских военных в Финляндии занимались немецкие агенты. «Как на особый вид работы германских агентов, укажем на устройство особых притонов для спаивания нижних чинов. Спиртные напитки продавались за гроши. Попутно в этих притонах шла игра в карты, исключительно в азартную игру „двадцать одно“. Дня не проходило, чтобы нескольких человек не привозили в Гельсингфорсский военный госпиталь отравившимися или, вернее, отравленными. Дознание точно установило, что накачивание ядом русских воинов было делом рук германских агентов, которым на руку было побольше уничтожить опытных матросов, да и трудно было допустить, чтобы в то время, когда все любящие Родину несли свою жизнь на алтарь родной земли и святого дела, у местных русских трактирщиков поднялась бы рука отравлять своих земляков метиловым спиртом и слышать, как те погибали в страшных мучениях, поселяя вокруг чувство ужаса и отвращения… Сине-багрово-черное лицо, выпученные глаза, открытый рот – таков был вид этих мертвецов, а скольких ослепил этот метиловый спирт… Летом 1915 г. на линейном корабле „Петропавловск“ было отравлено сразу 15 старых матросов метиловым спиртом. Борьба с притонами была очень трудна: одни притоны закрывали сегодня, а завтра на их месте вырастали новые, часто даже по фальшивым разрешениям местных властей, так как в Финляндии любой штемпель или печать могли быть изготовлены кем угодно, и заказ принимался от кого угодно. Обязательное постановление по этому поводу последовало лишь 25 марта 1916 г. Кроме того, притоносодержатели иногда меняли свою фамилию, что в Финляндии может сделать всякий, объявив об этом в газетах. Воспрещение этого последовало только во время войны в начале 1916 г. Осенью 1915 г. появилось, наконец, обязательное постановление генерал-губернатора о некоторых мерах